6d1993d87d55842bf69f2d927291fcdc Перейти к контенту

Эдуард Асадов


Рекомендуемые сообщения

Эдуард Асадов: Несколько слов о себе

Эдуард Асадов, 12 июля 1971 г.

Несколько слов о себе. Родился 7 сентября 1923 года в Туркмении. По национальности я армянин. Родители мои были учителями. Отец в гражданскую воевал с дашнаками на Кавказе. Был политруком роты. В мои первые детские впечатления навсегда вошли узкие пыльные улочки среднеазиатского городка, пестрые шумные базары и стан голубей над плоскими раскаленными белесыми крышами. И еще очень много золотисто-оранжевого цвета: солнце, пески, фрукты.

После смерти моего отца в 1929 году семья наша переехала в Свердловск. Здесь жил второй мой дедушка, тоже армянин, врач по профессии, Иван Калустовнч Курдов. Дедушка этот в какой-то степени был личностью "исторической". В юности он два года был секретарем у Чернышевского в Астрахани после того, как Николай Гаврилович вернулся из ссылки. Знакомство это оказало решающее влияние на формирование духовного мира юноши. И на всю свою жизнь дед мой сохранил горячую, почти восторженную любовь к Чернышевскому.

В Свердловске мы с мамой оба "пошли в первый класс". Только она учительницей, а я учеником. Здесь, на Урале, прошло все мое детство. Тут я вступил в пионеры, здесь в восьмилетнем возрасте написал свое первое стихотворение, бегал во Дворец пионеров на репетиции драмкружка; здесь я был принят в комсомол. Урал - это страна моего детства! Много раз бывал я с мальчишками на уральских заводах и никогда не забуду красоты труда, добрых улыбок и удивительной сердечности рабочего человека.

Когда мне было пятнадцать лет, мы переехали в Москву. После спокойного и деловитого Свердловска Москва казалась шумной, яркой и торопливой. С головой ушел в стихи, споры, кружки. Колебался, куда подавать заявление: в Литературный или Театральный институт? Но события изменили все планы. И жизнь продиктовала совсем иное заявление. Выпускной бал в нашей, 38-й московской школе был 14 июня 1941 года, а через неделю - война! По стране прокатился призыв: "Комсомольцы - на фронт!" И я пошел с заявлением в райком комсомола, прося отправить меня на фронт добровольцем. В райком пришел вечером, а утром был уже в воинском эшелоне.

Всю войну провоевал я в подразделениях гвардейских минометов ("катюши"). Это было замечательное и очень грозное оружие. Сначала воевал под Ленинградом. Был наводчиком орудия. Потом офицером, командовал батареей на Северо-Кавказском и 4-м Украинском фронтах. Воевал неплохо, мечтал о победе, а в перерывах между боями писал стихи. В битве за освобождение Севастополя в ночь с 3 на 4 мая 1944 года был тяжело ранен. Потом - госпиталь. Стихи между операциями...

В 1946 году поступил в Литературный институт имени Горького. Первыми литературными учителями моими были: Чуковский, Сурков, Светлов, Антокольский. Институт окончил в 1951 году. Это был "урожайный" для меня год. В этом году вышла первая книга моих стихов "Светлые дороги", и я был принят в члены партии и в члены Союза писателей.

Всего пока у меня выпущено одиннадцать поэтических сборников. Темы для стихов беру из жизни. Много езжу по стране. Бываю на заводах, фабриках, в институтах. Без людей жить не могу. И высшей задачей своей почитаю служение людям, то есть тем, для кого живу, дышу и работаю.

Асадов Э. Доброта.- М., 1972, с. 4-5.

Источник: Русская советская поэзия 50-70х годов. Хрестоматия. Составитель И.И.Розанов. Минск, "Вышэйшая школа", 1982.

НЕ ПРИВЫКАЙТЕ НИКОГДА К ЛЮБВИ

Не привыкайте никогда к любви!

Не соглашайтесь, как бы ни устали,

Чтоб замолчали ваши соловьи

И чтоб цветы прекрасные увяли.

И, главное, не верьте никогда,

Что будто всё проходит и уходит.

Да, звёзды меркнут, но одна звезда

По имени Любовь всегда-всегда

Обязана гореть на небосводе!

Не привыкайте никогда к любви,

Разменивая счастье на привычки,

Словно костёр на крохотные спички,

Не мелочись, а яростно живи!

Не привыкайте никогда к губам,

Что будто бы вам издавна знакомы,

Как не привыкнешь к солнцу и ветрам

Иль ливню средь грохочущего грома!

Да, в мелких чувствах можно вновь и вновь

Встречать, терять и снова возвращаться,

Но если вдруг вам выпала любовь,

Привыкнуть к ней - как обесцветить кровь

Иль до копейки разом проиграться!

Не привыкайте к счастью никогда!

Напротив, светлым озарясь гореньем,

Смотрите на любовь свою всегда

С живым и постоянным удивленьем.

Алмаз не подчиняется годам

И никогда не обратится в малость.

Дивитесь же всегда тому, что вам

Заслужено иль нет - судить не нам,

Но счастье в мире всё-таки досталось!

И, чтоб любви не таяла звезда,

Исполнитесь возвышенным искусством:

Не позволяйте выдыхаться чувствам,

Не привыкайте к счастью никогда.

***

Эдуард Асадов

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

ТРУСИХА

Шар луны под звездным абажуром

Озарял уснувший городок.

Шли, смеясь, по набережной хмурой

Парень со спортивною фигурой

И девчонка - хрупкий стебелек.

Видно, распалясь от разговора,

Парень, между прочим, рассказал,

Как однажды в бурю ради спора

Он морской залив переплывал,

Как боролся с дьявольским теченьем,

Как швыряла молнии гроза.

И она смотрела с восхищеньем

В смелые, горячие глаза...

А потом, вздохнув, сказала тихо:

- Я бы там от страха умерла.

Знаешь, я ужасная трусиха,

Ни за что б в грозу не поплыла!

Парень улыбнулся снисходительно,

Притянул девчонку не спеша

И сказал:- Ты просто восхитительна,

Ах ты, воробьиная душа!

Подбородок пальцем ей приподнял

И поцеловал. Качался мост,

Ветер пел... И для нее сегодня

Мир был сплошь из музыки и звезд!

Так в ночи по набережной хмурой

Шли вдвоем сквозь спящий городок

Парень со спортивною фигурой

И девчонка - хрупкий стебелек.

А когда, пройдя полоску света,

В тень акаций дремлющих вошли,

Два плечистых темных силуэта

Выросли вдруг как из-под земли.

Первый хрипло буркнул:- Стоп, цыпленки!

Путь закрыт, и никаких гвоздей!

Кольца, серьги, часики, деньжонки -

Все, что есть,- на бочку, и живей!

А второй, пуская дым в усы,

Наблюдал, как, от волненья бурый,

Парень со спортивною фигурой

Стал спеша отстегивать часы.

И, довольный, видимо, успехом,

Рыжеусый хмыкнул:- Эй, коза!

Что надулась?! - И берет со смехом

Натянул девчонке на глаза.

Дальше было все как взрыв гранаты:

Девушка беретик сорвала

И словами:- Мразь! Фашист проклятый!-

Как огнем детину обожгла.

- Комсомол пугаешь? Врешь, подонок!

Ты же враг! Ты жизнь людскую пьешь!-

Голос рвется, яростен и звонок:

- Нож в кармане? Мне плевать на нож!

За убийство - стенка ожидает.

Ну, а коль от раны упаду,

То запомни: выживу, узнаю!

Где б ты ни был, все равно найду!

И глаза в глаза взглянула твердо.

Тот смешался:- Ладно... тише, гром...-

А второй промямлил:- Ну их к черту! -

И фигуры скрылись за углом.

Лунный диск, на млечную дорогу

Выбравшись, шагал наискосок

И смотрел задумчиво и строго

Сверху вниз на спящий городок,

Где без слов по набережной хмурой

Шли, чуть слышно гравием шурша,

Парень со спортивною фигурой

И девчонка - слабая натура,

"Трус" и "воробьиная душа".

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

ОДНА

К ней всюду относились с уваженьем:

И труженик и добрая жена.

А жизнь вдруг обошлась без сожаленья:

Был рядом муж - и вот она одна...

Бежали будни ровной чередою.

И те ж друзья и уваженье то ж,

Но что-то вдруг возникло и такое,

Чего порой не сразу разберешь:

Приятели, сердцами молодые,

К ней заходя по дружбе иногда,

Уже шутили так, как в дни былые

При муже не решались никогда.

И, говоря, что жизнь почти ничто,

Коль будет сердце лаской не согрето,

Порою намекали ей на то,

Порою намекали ей на это...

А то при встрече предрекут ей скуку

И даже раздражатся сгоряча,

Коль чью-то слишком ласковую руку

Она стряхнет с колена иль с плеча.

Не верили: ломается, играет,

Скажи, какую сберегает честь!

Одно из двух: иль цену набивает,

Или давно уж кто-нибудь да есть.

И было непонятно никому,

Что и одна, она верна ему!

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

КОГДА МНЕ ВСТРЕЧАЕТСЯ В ЛЮДЯХ ДУРНОЕ..

Когда мне встречается в людях дурное,

То долгое время я верить стараюсь,

Что это скорее всего напускное,

Что это случайность. И я ошибаюсь.

И, мыслям подобным ища подтвержденья,

Стремлюсь я поверить, забыв про укор,

Что лжец, может, просто большой фантазер,

А хам, он, наверно, такой от смущенья.

Что сплетник, шагнувший ко мне на порог,

Возможно, по глупости разболтался,

А друг, что однажды в беде не помог,

Не предал, а просто тогда растерялся.

Я вовсе не прячусь от бед под крыло.

Иными тут мерками следует мерить.

Ужасно не хочется верить во зло,

И в подлость ужасно не хочется верить!

Поэтому, встретив нечестных и злых,

Нередко стараешься волей-неволей

В душе своей словно бы выправить их

И попросту "отредактировать", что ли!

Но факты и время отнюдь не пустяк.

И сколько порой ни насилуешь душу,

А гниль все равно невозможно никак

Ни спрятать, ни скрыть, как ослиные уши.

Ведь злого, признаться, мне в жизни моей

Не так уж и мало встречать доводилось.

И сколько хороших надежд поразбилось,

И сколько вот так потерял я друзей!

И все же, и все же я верить не брошу,

Что надо в начале любого пути

С хорошей, с хорошей и только с хорошей,

С доверчивой меркою к людям идти!

Пусть будут ошибки (такое не просто),

Но как же ты будешь безудержно рад,

Когда эта мерка придется по росту

Тому, с кем ты станешь богаче стократ!

Пусть циники жалко бормочут, как дети,

Что, дескать, непрочная штука - сердца...

Не верю! Живут, существуют на свете

И дружба навек, и любовь до конца!

И сердце твердит мне: ищи же и действуй.

Но только одно не забудь наперед:

Ты сам своей мерке большой соответствуй,

И все остальное, увидишь,- придет!

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • 2 месяца спустя...

Добрый принц

Ты веришь, ты ищешь любви большой,

Сверкающей, как родник,

Любви настоящей, любви такой,

Как в строчках любимых книг.

Когда повисает вокруг тишина

И в комнате полутемно,

Ты часто любишь сидеть одна,

Молчать и смотреть в окно.

Молчать и видеть, как в синей дали

За звездами, за морями

Плывут навстречу тебе корабли

Под алыми парусами...

То рыцарь Айвенго, врагов рубя,

Мчится под топот конский,

А то приглашает на вальс тебя

Печальный Андрей Болконский.

Вот шпагой клянется д'Артаньян,

Влюбленный в тебя навеки,

А вот преподносит тебе тюльпан

Пылкий Ромео Монтекки.

Проносится множество глаз и лиц,

Улыбки, одежды, краски...

Вот видишь: красивый и добрый принц

Выходит к тебе из сказки.

Сейчас он с улыбкой наденет тебе

Волшебный браслет на запястье.

И с этой минуты в его судьбе

Ты станешь судьбой и счастьем!

Когда повисает вокруг тишина

И в комнате полутемно,

Ты часто любишь сидеть одна,

Молчать и смотреть в окно...

Слышны далекие голоса,

Плывут корабли во мгле...

А все-таки алые паруса

Бывают и на земле!

И может быть, возле судьбы твоей

Где-нибудь рядом, здесь,

Есть гордый, хотя неприметный Грей

И принц настоящий есть!

И хоть он не с книжных сойдет страниц,

Взгляни! Обернись вокруг:

Пусть скромный, но очень хороший друг,

Самый простой, но надежный друг,

Может, и есть тот принц?!

--------------------------------------------------------------------------------

Зимняя сказка

Метелица, как медведица,

Весь вечер буянит зло,

То воет внизу под лестницей,

То лапой скребет стекло.

Дома под ветром сутулятся,

Плывут в молоке огоньки,

Стоят постовые на улицах,

Как белые снеговики.

Сугробы выгнули спины,

Пушистые, как из ваты,

И жмутся к домам машины,

Как зябнущие щенята.

Кружится ветер белый,

Посвистывает на бегу...

Мне нужно заняться делом,

А я никак не могу.

Приемник бурчит бессвязно,

В доме прохладней к ночи,

Чайник мурлычет важно,

А закипать не хочет.

Все в мире сейчас загадочно,

Все будто летит куда-то,

Метельно, красиво, сказочно...

А сказкам я верю свято.

Сказка... мечта-полуночница...

Но где ее взять? Откуда?

А сердцу так чуда хочется,

Пусть маленького, но чуда!

До боли хочется верить,

Что сбудутся вдруг мечты,

Сквозь вьюгу звонок у двери -

И вот на пороге ты!

Трепетная, смущенная,

Снится или не снится?!

Снегом запорошенная,

Звездочки на ресницах...

- Не ждал меня? Скажешь, дурочка?

А я вот явилась... Можно? -

Сказка моя! Снегурочка!

Чудо мое невозможное!

Нет больше зимней ночи!

Сердцу хмельно и ярко!

Весело чай клокочет,

В доме, как в пекле, жарко...

Довольно! Хватит! Не буду!

Полночь... гудят провода...

Гаснут огни повсюду.

Я знаю: сбывается чудо,

Да только вот не всегда...

Метелица как медведица,

Косматая голова.

А сердцу все-таки верится

В несбыточные слова:

- Не ждал меня? Скажешь, дурочка?

Полночь гудит тревожная...

Где ты, моя Снегурочка,

Сказка моя невозможная?..

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Эдуард Асадов

ПАДАЕТ СНЕГ

Падает снег, падает снег -

Тысячи белых ежат...

А по дороге идет человек,

И губы его дрожат.

Мороз под шагами хрустит, как соль,

Лицо человека - обида и боль,

В зрачках два черных тревожных флажка

Выбросила тоска.

Измена? Мечты ли разбитой звон?

Друг ли с подлой душой?

Знает об этом только он

Да кто-то еще другой.

Случись катастрофа, пожар, беда -

Звонки тишину встревожат.

У нас милиция есть всегда

И "Скорая помощь" тоже.

А если просто: падает снег

И тормоза не визжат,

А если просто идет человек

И губы его дрожат?

А если в глазах у него тоска -

Два горьких черных флажка?

Какие звонки и сигналы есть,

Чтоб подали людям весть?!

И разве тут может в расчет идти

Какой-то там этикет,

Удобно иль нет к нему подойти,

Знаком ты с ним или нет?

Падает снег, падает снег,

По стеклам шуршит узорным.

А сквозь метель идет человек,

И снег ему кажется черным...

И если встретишь его в пути,

Пусть вздрогнет в душе звонок,

Рванись к нему сквозь людской поток.

Останови! Подойди!

Эдуард Асадов. Остров Романтики.

Москва: Молодая гвардия, 1969.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Эдуард Асадов

ОСТРОВ РОМАНТИКИ :sun:

От Арктики до Антарктики

Люди весь мир прошли.

И только остров Романтики

На карты не нанесли.

А он существует, заметьте-ка,

Там есть и луна и горы,

Но нет ни единого скептика

И ни одного резонера.

Ни шепота обывателей,

Ни скуки и ни тоски.

Живут там одни мечтатели,

Влюбленные и чудаки.

Там есть голубые утесы

И всех ветров голоса,

Белые альбатросы

И алые паруса.

Там есть залив Дон-Кихота,

И мыс Робинзона есть.

Гитара в большом почете,

А первое слово - "честь"!

Там сплошь туристские тропы,

И перед каждым костром

Едят черепах с укропом

Под крепкий ямайский ром.

Там песня часто увенчана

Кубком в цветном серебре,

А оскорбивший женщину

Сжигается на костре.

Гитары звенят ночами,

К созвездьям ракеты мчат,

Там только всегда стихами

Влюбленные говорят.

От Арктики до Антарктики

Люди весь мир прошли,

И только остров Романтики

На карты не нанесли.

Но, право, грустить не надо

О картах. Все дело в том,

Что остров тот вечно рядом -

Он в сердце живет твоем!

Эдуард Асадов. Остров Романтики.

Москва: Молодая гвардия, 1969.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

УЛЕТАЮТ ПТИЦЫ

Осень паутинки развевает,

В небе стаи будто корабли -

Птицы, птицы к югу улетают,

Исчезая в розовой дали...

Сердцу трудно, сердцу горько очень

Слышать шум прощального крыла.

Нынче для меня не просто осень -

От меня любовь моя ушла.

Улетела, словно аист-птица,

От иной мечты помолодев,

Не горя желанием проститься,

Ни о чем былом не пожалев.

А былое - песня и порыв.

Юный аист, птица-длинноножка,

Ранним утром постучал в окошко,

Счастье мне навечно посулив.

О любви неистовый разбег!

Жизнь, что обжигает и тревожит.

Человек, когда он человек,

Без любви на свете жить не может.

Был тебе я предан, словно пес,

И за то, что лаской был согретым,

И за то, что сына мне принес

В добром клюве ты веселым летом.

Как же вышло, что огонь утих?

Люди говорят, что очень холил,

Лишку сыпал зерен золотых

И давал преступно много воли.

Значит, баста! Что ушло - пропало.

Я солдат. И, видя смерть не раз,

Твердо знал: сдаваться не пристало,

Стало быть, не дрогну и сейчас.

День окончен, завтра будет новый.

В доме нынче тихо... никого...

Что же ты наделал, непутевый,

Глупый аист счастья моего?!

Что ж, прощай и будь счастливой, птица!

Ничего уже не воротить.

Разбранившись - можно помириться.

Разлюбивши - вновь не полюбить.

И хоть сердце горе не простило,

Я, почти чужой в твоей судьбе,

Все ж за все хорошее, что было,

Нынче низко кланяюсь тебе...

И довольно! Рву с моей бедою.

Сильный духом, я смотрю вперед.

И, закрыв окошко за тобою,

Твердо верю в солнечный восход!

Он придет, в душе растопит снег,

Новой песней сердце растревожит.

Человек, когда он человек,

Без любви на свете жить не может.

Эдуард Асадов. Остров Романтики.

Москва: Молодая гвардия, 1969

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • 1 год спустя...

АХ, КАК ВСЕ ОТНОСИТЕЛЬНО В МИРЕ ЭТОМ!

Ах, как все относительно в мире этом!

Вот студент огорченно глядит в окно,

На душе у студента темным-темно:

"Запорол" на экзаменах два предмета...

Ну а кто-то сказал бы ему сейчас:

- Эх, чудила, вот мне бы твои печали?

Я "хвосты" ликвидировал сотни раз,

Вот столкнись ты с предательством милых глаз -

Ты б от двоек сегодня вздыхал едва ли!

Только третий какой-нибудь человек

Улыбнулся бы: - Молодость... Люди, люди!..

Мне бы ваши печали! Любовь навек...

Все проходит на свете. Растает снег,

И весна на душе еще снова будет!

Ну а если все радости за спиной,

Если возраст подует тоскливой стужей

И сидишь ты беспомощный и седой -

Ничего-то уже не бывает хуже!

А в палате больной, посмотрев вокруг,

Усмехнулся бы горестно: - Ну сказали!

Возраст, возраст... Простите, мой милый друг.

Мне бы все ваши тяготы и печали!

Вот стоять, опираясь на костыли,

Иль валяться годами (уж вы поверьте),

От веселья и радостей всех вдали,

Это хуже, наверное, даже смерти!

Только те, кого в мире уж больше нет,

Если б дали им слово сейчас, сказали:

- От каких вы там стонете ваших бед?

Вы же дышите, видите белый свет,

Нам бы все ваши горести и печали!

Есть один только вечный пустой предел...

Вы ж привыкли и попросту позабыли,

Что, какой ни достался бы вам удел,

Если каждый ценил бы все то, что имел,

Как бы вы превосходно на свете жили!"

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • 1 год спустя...

Эдуард Асадов

* * *

Я могу тебя очень ждать,

Долго-долго и верно-верно,

И ночами могу не спать

Год, и два, и всю жизнь, наверно!

Пусть листочки календаря

Облетят, как листва у сада,

Только знать бы, что все не зря,

Что тебе это вправду надо!

Я могу за тобой идти

По чащобам и перелазам,

По пескам, без дорог почти,

По горам, по любому пути,

Где и черт не бывал ни разу!

Все пройду, никого не коря,

Одолею любые тревоги,

Только знать бы, что все не зря,

Что потом не предашь в дороге.

Я могу для тебя отдать

Все, что есть у меня и будет.

Я могу за тебя принять

Горечь злейших на свете судеб.

Буду счастьем считать, даря

Целый мир тебе ежечасно.

Только знать бы, что все не зря,

Что люблю тебя не напрасно!

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Во всех делах, при максимуме сложностей,

Подход к проблеме всетаки один:

Желанье - это множество возможностей,

А не желанье - множество причин.

Э. Асадов.

1975г.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • 1 месяц спустя...

ЛЮБОВЬ, ИЗМЕНА И КОЛДУН

В горах, на скале, о беспутствах мечтая,

Сидела Измена худая и злая.

А рядом под вишней сидела Любовь,

Рассветное золото в косы вплетая.

С утра, собирая плоды и коренья,

Они отдыхали у горных озер

И вечно вели нескончаемый спор -

С улыбкой одна, а другая с презреньем.

Одна говорила: - На свете нужны

Верность, порядочность и чистота.

Мы светлыми, добрыми быть должны:

В этом и - красота!

Другая кричала: - Пустые мечты!

Да кто тебе скажет за это спасибо?

Тут, право, от смеха порвут животы

Даже безмозглые рыбы!

Жить надо умело, хитро и с умом.

Где - быть беззащитной, где - лезть напролом,

А радость увидела - рви, не зевай!

Бери! Разберемся потом!

- А я не согласна бессовестно жить!

Попробуй быть честной и честно любить!

- Быть честной? Зеленая дичь! Чепуха!

Да есть ли что выше, чем радость греха?!

Однажды такой они подняли крик,

Что в гневе проснулся косматый старик,

Великий колдун, раздражительный дед,

Проспавший в пещере три тысячи лет.

И рявкнул старик: - Это что за война?!

Я вам покажу, как будить Колдуна!

Так вот, чтобы кончить все ваши раздоры,

Я сплавлю вас вместе на вес времена!

Схватил он Любовь колдовскою рукой,

Схватил он Измену рукою другой

И бросил в кувшин их, зеленый, как море,

А следом туда же - и радость, и горе,

И верность, и злость, доброту, и дурман,

И чистую правду, и подлый обман.

Едва он поставил кувшин на костер,

Дым взвился над лесом, как черный шатер,-

Все выше и выше, до горных вершин,

Старик с любопытством глядит на кувшин:

Когда переплавится все, перемучится,

Какая же там чертовщина получится?

Кувшин остывает. Опыт готов,

По дну пробежала трещина,

Затем он распался на сотню кусков,

И... появилась женщина...

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • 1 год спустя...

Биография Эдуарда Аркадьевича Асадова

http://refanparfum.ru/post196539666/

80962349_YEduard_Asadov.jpg

Эдуард Аркадьевич родился 7 сентября 1923 года в туркменском городе Мерв в армянской семье. Его родители работали учителями. Отец в Гражданскую войну воевал на Кавказе с дашнаками, когда отец умер в 1929 году, он переезжает со своей матерью в Свердловскую область к своему деду Ованесу Калустовичу Курдову

Первое стихотворение Асадов написал в возрасте 8 лет. Как и все советские дети, был пионером, комсомольцем. С 1939 года переезжают жить в Москву, где он в 1941 году закончил 38-ю школу. Эдуард Аркадьевич добровольцем уходит на фронт, где он сначала становится наводчиком миномёта, а затем командиром батареи «Катюша» на Северо-Кавказском и 4-м Украинском фронтах.

В боях за Севастополь под Бельбеком с 3 на 4 мая 1944 года Эдуард Аркадьевич получил тяжелейшее осколочное ранение мины в голову, и после долгого лечения в госпиталях, врачам так и не удалось вернуть глаза ему. Вот что он сам писал об этих трагических днях: «…Что было потом? А потом был госпиталь и двадцать шесть суток борьбы между жизнью и смертью. «Быть или не быть?» — в самом буквальном смысле этого слова. Когда сознание приходило — диктовал по два-три слова открытку маме, стараясь избежать тревожных слов. Когда уходило сознание, бредил.

Было плохо, но молодость и жизнь все-таки победили. Впрочем, госпиталь был у меня не один, а целая обойма. Из Мамашаев меня перевезли в Саки, затем в Симферополь, потом в Кисловодск в госпиталь имени Десятилетия Октября (теперь там санаторий), ну а оттуда — в Москву. Переезды, скальпели хирургов, перевязки. И вот самое трудное — приговор врачей: «Впереди будет всё. Всё, кроме света». Это-то мне предстояло принять, выдержать и осмыслить, уже самому решать вопрос: «Быть или не быть?» А после многих бессонных ночей, взвесив все и ответив: «Да!» — поставить перед собой самую большую и самую важную для себя цель и идти к ней, уже не сдаваясь. Я вновь стал писать стихи. Писал и ночью и днем, и до и после операции, писал настойчиво и упорно. Понимал, что еще не то и не так, но снова искал и снова работал. Однако какой бы ни была твердой воля у человека, с каким бы упорством ни шел он к поставленной цели и сколько бы труда ни вложил в свое дело, подлинный успех ему еще не гарантирован. В поэзии, как и во всяком творчестве, нужны способности, талант, призвание. Самому же оценить достоинство своих стихов трудно, ведь пристрастнее всего относишься именно к себе. … Никогда не забуду этого 1 мая 1948 года. И того, каким счастливым я был, когда держал купленный возле Дома ученых номер «Огонька», в котором были напечатаны мои стихи. Вот именно, мои стихи, а не чьи-то другие! Мимо меня с песнями шли праздничные демонстранты, а я был, наверное, праздничнее всех в Москве!»

80962311_Asadov.jpg

Эдуард Аркадьевич в 1946 году поступает в Литературный институт им. А.М. Горького, закончив его с отличием в 1951 году, и в этом же году выпускает свой первый сборник стихов и вступает в Союз писателей и становится членом КПСС.

Последние годы жизни писатель провёл в посёлке ДНТ Красновидово, умер Эдуард Аркадьевич 21 апреля 2004 года, похоронен на Кунцевском кладбище столицы. Хотя сердце своё поэт завещал захоронить на Сапун-горе в Севастополе, но из-за того, что родственники поэта были против,, завещание поэта не было выполнено.

Э.А. Асадов писал лирические стихи, поэмы, эссе, рассказы, написал 47 книг. Он в разные годы работал литературным консультантом в «Литературной газете», в «Огонёк», «Молодая гвардия». С распадом Советского Союза публиковался в «Русской книге», «Славянский диалог», «Эксмо».

Эдуард Аркадьевич стал популярным с шестидесятых годов, моментально раскупались его книги, выходившие 100-тысячными тиражами. Литературные вечера по линии Бюро пропаганды Союза писателей СССР, Москонцерта и др. филармоний поэт проводил на протяжении 40 лет, собирая трёхтысячные залы. Участницей этих встреч была его супруга, актриса Галина Разумовская.

Эдуард Аркадьевич в своих произведениях обращался к человеческим качествам, таким как верность, доброта, благородство, великодушие, патриотизм, справедливость. Э.А. Асадов видел жизнь живее и проникновеннее, глубже, чем многие другие. Его стихи такие проникновенные и сердечные остаются актуальными и сегодня, пережив автора. Эдуард Аркадьевич при жизни был скромным человеком, а его имя и творчество были популярны и известны молодёжи, которой он и адресовал свои произведения

Взято здесь

m2.gifVolody24 gl

Рубрики: СТИХИ, ПОЭЗИЯ

Теги: биография Асадова

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • 2 месяца спустя...

Баллада о ненависти и о любви

Метель ревет, как седой исполин,

Вторые сутки не утихая,

Ревет, как пятьсот самолетных турбин,

И нет ей, проклятой, конца и края!

Пляшет огромным белым костром,

Глушит моторы и гасит фары.

В замяти снежной аэродром,

Служебные здания и ангары.

В прокуренной комнате тусклый свет,

Вторые сутки не спит радист.

Он ловит, он слушает треск и свист,

Все ждут напряженно: жив или нет?

Радист кивает: - Пока еще да,

Но боль ему не дает распрямиться.

А он еще шутит: "Мол, вот беда

Левая плоскость моя никуда!

Скорее всего перелом ключицы..."

Где-то буран, ни огня, ни звезды

Над местом аварии самолета.

Лишь снег заметает обломков следы

Да замерзающего пилота.

Ищут тракторы день и ночь,

Да только впустую. До слез обидно.

Разве найти тут, разве помочь -

Руки в полуметре от фар не видно?

А он понимает, а он и не ждет,

Лежа в ложбинке, что станет гробом.

Трактор если даже придет,

То все равно в двух шагах пройдет

И не заметит его под сугробом.

Сейчас любая зазря операция.

И все-таки жизнь покуда слышна.

Слышна ведь его портативная рация

Чудом каким-то, но спасена.

Встать бы, но боль обжигает бок,

Теплой крови полон сапог,

Она, остывая, смерзается в лед,

Снег набивается в нос и рот.

Что перебито? Понять нельзя.

Но только не двинуться, не шагнуть!

Вот и окончен, видать, твой путь!

А где-то сынишка, жена, друзья...

Где-то комната, свет, тепло...

Не надо об этом! В глазах темнеет...

Снегом, наверно, на метр замело.

Тело сонливо деревенеет...

А в шлемофоне звучат слова:

- Алло! Ты слышишь? Держись, дружище -

Тупо кружится голова...

- Алло! Мужайся! Тебя разыщут!..

Мужайся? Да что он, пацан или трус?!

В каких ведь бывал переделках грозных.

- Спасибо... Вас понял... Пока держусь! -

А про себя добавляет: "Боюсь,

Что будет все, кажется, слишком поздно..."

Совсем чугунная голова.

Кончаются в рации батареи.

Их хватит еще на час или два.

Как бревна руки... спина немеет...

- Алло!- это, кажется, генерал.-

Держитесь, родной, вас найдут, откопают...-

Странно: слова звенят, как кристалл,

Бьются, стучат, как в броню металл,

А в мозг остывший почти не влетают...

Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле,

Как мало, наверное, необходимо:

Замерзнув вконец, оказаться в тепле,

Где доброе слово да чай на столе,

Спирта глоток да затяжка дыма...

Опять в шлемофоне шуршит тишина.

Потом сквозь метельное завыванье:

- Алло! Здесь в рубке твоя жена!

Сейчас ты услышишь ее. Вниманье!

С минуту гуденье тугой волны,

Какие-то шорохи, трески, писки,

И вдруг далекий голос жены,

До боли знакомый, до жути близкий!

- Не знаю, что делать и что сказать.

Милый, ты сам ведь отлично знаешь,

Что, если даже совсем замерзаешь,

Надо выдержать, устоять!

Хорошая, светлая, дорогая!

Ну как объяснить ей в конце концов,

Что он не нарочно же здесь погибает,

Что боль даже слабо вздохнуть мешает

И правде надо смотреть в лицо.

- Послушай! Синоптики дали ответ:

Буран окончится через сутки.

Продержишься? Да?

- К сожалению, нет...

- Как нет? Да ты не в своем рассудке!

Увы, все глуше звучат слова.

Развязка, вот она - как ни тяжко.

Живет еще только одна голова,

А тело - остывшая деревяшка.

А голос кричит: - Ты слышишь, ты слышишь?!

Держись! Часов через пять рассвет.

Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?!

Ну есть ли хоть шанс?

- К сожалению, нет...

Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет.

Как трудно последний привет послать!

И вдруг: - Раз так, я должна сказать! -

Голос резкий, нельзя узнать.

Странно. Что это может значить?

- Поверь, мне горько тебе говорить.

Еще вчера я б от страха скрыла.

Но раз ты сказал, что тебе не дожить,

То лучше, чтоб после себя не корить,

Сказать тебе коротко все, что было.

Знай же, что я дрянная жена

И стою любого худого слова.

Я вот уже год тебе не верна

И вот уже год, как люблю другого!

О, как я страдала, встречая пламя

Твоих горячих восточных глаз. -

Он молча слушал ее рассказ,

Слушал, может, последний раз,

Сухую былинку зажав зубами.

- Вот так целый год я лгала, скрывала,

Но это от страха, а не со зла.

- Скажи мне имя!..-

Она помолчала,

Потом, как ударив, имя сказала,

Лучшего друга его назвала!

Затем добавила торопливо:

- Мы улетаем на днях на юг.

Здесь трудно нам было бы жить счастливо.

Быть может, все это не так красиво,

Но он не совсем уж бесчестный друг.

Он просто не смел бы, не мог, как и я,

Выдержать, встретясь с твоими глазами.

За сына не бойся. Он едет с нами.

Теперь все заново: жизнь и семья.

Прости. Не ко времени эти слова.

Но больше не будет иного времени. -

Он слушает молча. Горит голова...

И словно бы молот стучит по темени...

- Как жаль, что тебе ничем не поможешь!

Судьба перепутала все пути.

Прощай! Не сердись и прости, если можешь!

За подлость и радость мою прости!

Полгода прошло или полчаса?

Наверно, кончились батареи.

Все дальше, все тише шумы... голоса...

Лишь сердце стучит все сильней и сильнее!

Оно грохочет и бьет в виски!

Оно полыхает огнем и ядом.

Оно разрывается на куски!

Что больше в нем: ярости или тоски?

Взвешивать поздно, да и не надо!

Обида волной заливает кровь.

Перед глазами сплошной туман.

Где дружба на свете и где любовь?

Их нету! И ветер как эхо вновь:

Их нету! Все подлость и все обман!

Ему в снегу суждено подыхать,

Как псу, коченея под стоны вьюги,

Чтоб два предателя там, на юге,

Со смехом бутылку открыв на досуге,

Могли поминки по нем справлять?!

Они совсем затиранят мальца

И будут усердствовать до конца,

Чтоб вбить ему в голову имя другого

И вырвать из памяти имя отца!

И все-таки светлая вера дана

Душонке трехлетнего пацана.

Сын слушает гул самолетов и ждет.

А он замерзает, а он не придет!

Сердце грохочет, стучит в виски,

Взведенное, словно курок нагана.

От нежности, ярости и тоски

Оно разрывается на куски.

А все-таки рано сдаваться, рано!

Эх, силы! Откуда вас взять, откуда?

Но тут ведь на карту не жизнь, а честь!

Чудо? Вы скажете, нужно чудо?

Так пусть же! Считайте, что чудо есть!

Надо любою ценой подняться

И всем существом, устремясь вперед,

Грудью от мерзлой земли оторваться,

Как самолет, что не хочет сдаваться,

А сбитый, снова идет на взлет!

Боль подступает такая, что кажется,

Замертво рухнешь назад, ничком!

И все-таки он, хрипя, поднимается.

Чудо, как видите, совершается!

Впрочем, о чуде потом, потом...

Швыряет буран ледяную соль,

Но тело горит, будто жарким летом,

Сердце колотится в горле где-то,

Багровая ярость да черная боль!

Вдали сквозь дикую карусель

Глаза мальчишки, что верно ждут,

Они большие, во всю метель,

Они, как компас, его ведут!

- Не выйдет! Неправда, не пропаду! -

Он жив. Он двигается, ползет!

Встает, качается на ходу,

Падает снова и вновь встает...

II

К полудню буран захирел и сдал.

Упал и рассыпался вдруг на части.

Упал, будто срезанный наповал,

Выпустив солнце из белой пасти.

Он сдал, в предчувствии скорой весны,

Оставив после ночной операции

На чахлых кустах клочки седины,

Как белые флаги капитуляции.

Идет на бреющем вертолет,

Ломая безмолвие тишины.

Шестой разворот, седьмой разворот,

Он ищет... ищет... и вот, и вот -

Темная точка средь белизны!

Скорее! От рева земля тряслась.

Скорее! Ну что там: зверь? Человек?

Точка качнулась, приподнялась

И рухнула снова в глубокий снег...

Все ближе, все ниже... Довольно! Стоп!

Ровно и плавно гудят машины.

И первой без лесенки прямо в сугроб

Метнулась женщина из кабины!

Припала к мужу: - Ты жив, ты жив!

Я знала... Все будет так, не иначе!..-

И, шею бережно обхватив,

Что-то шептала, смеясь и плача.

Дрожа, целовала, как в полусне,

Замерзшие руки, лицо и губы.

А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы:

- Не смей... ты сама же сказала мне..

- Молчи! Не надо! Все бред, все бред!

Какой же меркой меня ты мерил?

Как мог ты верить?! А впрочем, нет,

Какое счастье, что ты поверил!

Я знала, я знала характер твой!

Все рушилось, гибло... хоть вой, хоть реви!

И нужен был шанс, последний, любой!

А ненависть может гореть порой

Даже сильней любви!

И вот, говорю, а сама трясусь,

Играю какого-то подлеца.

И все боюсь, что сейчас сорвусь,

Что-нибудь выкрикну, разревусь,

Не выдержав до конца!

Прости же за горечь, любимый мой!

Всю жизнь за один, за один твой взгляд,

Да я, как дура, пойду за тобой,

Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад!

И были такими глаза ее,

Глаза, что любили и тосковали,

Таким они светом сейчас сияли,

Что он посмотрел в них и понял все!

И, полузамерзший, полуживой,

Он стал вдруг счастливейшим на планете.

Ненависть, как ни сильна порой,

Не самая сильная вещь на свете!

  • Лайк 1
Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • 1 год спустя...

Баллада о ненависти и о любви

Метель ревет, как седой исполин,

Вторые сутки не утихая,

Ревет, как пятьсот самолетных турбин,

И нет ей, проклятой, конца и края!

Пляшет огромным белым костром,

Глушит моторы и гасит фары.

В замяти снежной аэродром,

Служебные здания и ангары.

В прокуренной комнате тусклый свет,

Вторые сутки не спит радист.

Он ловит, он слушает треск и свист,

Все ждут напряженно: жив или нет?

Радист кивает: - Пока еще да,

Но боль ему не дает распрямиться.

А он еще шутит: "Мол, вот беда

Левая плоскость моя никуда!

Скорее всего перелом ключицы..."

Где-то буран, ни огня, ни звезды

Над местом аварии самолета.

Лишь снег заметает обломков следы

Да замерзающего пилота.

Ищут тракторы день и ночь,

Да только впустую. До слез обидно.

Разве найти тут, разве помочь -

Руки в полуметре от фар не видно?

А он понимает, а он и не ждет,

Лежа в ложбинке, что станет гробом.

Трактор если даже придет,

То все равно в двух шагах пройдет

И не заметит его под сугробом.

Сейчас любая зазря операция.

И все-таки жизнь покуда слышна.

Слышна ведь его портативная рация

Чудом каким-то, но спасена.

Встать бы, но боль обжигает бок,

Теплой крови полон сапог,

Она, остывая, смерзается в лед,

Снег набивается в нос и рот.

Что перебито? Понять нельзя.

Но только не двинуться, не шагнуть!

Вот и окончен, видать, твой путь!

А где-то сынишка, жена, друзья...

Где-то комната, свет, тепло...

Не надо об этом! В глазах темнеет...

Снегом, наверно, на метр замело.

Тело сонливо деревенеет...

А в шлемофоне звучат слова:

- Алло! Ты слышишь? Держись, дружище -

Тупо кружится голова...

- Алло! Мужайся! Тебя разыщут!..

Мужайся? Да что он, пацан или трус?!

В каких ведь бывал переделках грозных.

- Спасибо... Вас понял... Пока держусь! -

А про себя добавляет: "Боюсь,

Что будет все, кажется, слишком поздно..."

Совсем чугунная голова.

Кончаются в рации батареи.

Их хватит еще на час или два.

Как бревна руки... спина немеет...

- Алло!- это, кажется, генерал.-

Держитесь, родной, вас найдут, откопают...-

Странно: слова звенят, как кристалл,

Бьются, стучат, как в броню металл,

А в мозг остывший почти не влетают...

Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле,

Как мало, наверное, необходимо:

Замерзнув вконец, оказаться в тепле,

Где доброе слово да чай на столе,

Спирта глоток да затяжка дыма...

Опять в шлемофоне шуршит тишина.

Потом сквозь метельное завыванье:

- Алло! Здесь в рубке твоя жена!

Сейчас ты услышишь ее. Вниманье!

С минуту гуденье тугой волны,

Какие-то шорохи, трески, писки,

И вдруг далекий голос жены,

До боли знакомый, до жути близкий!

- Не знаю, что делать и что сказать.

Милый, ты сам ведь отлично знаешь,

Что, если даже совсем замерзаешь,

Надо выдержать, устоять!

Хорошая, светлая, дорогая!

Ну как объяснить ей в конце концов,

Что он не нарочно же здесь погибает,

Что боль даже слабо вздохнуть мешает

И правде надо смотреть в лицо.

- Послушай! Синоптики дали ответ:

Буран окончится через сутки.

Продержишься? Да?

- К сожалению, нет...

- Как нет? Да ты не в своем рассудке!

Увы, все глуше звучат слова.

Развязка, вот она - как ни тяжко.

Живет еще только одна голова,

А тело - остывшая деревяшка.

А голос кричит: - Ты слышишь, ты слышишь?!

Держись! Часов через пять рассвет.

Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?!

Ну есть ли хоть шанс?

- К сожалению, нет...

Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет.

Как трудно последний привет послать!

И вдруг: - Раз так, я должна сказать! -

Голос резкий, нельзя узнать.

Странно. Что это может значить?

- Поверь, мне горько тебе говорить.

Еще вчера я б от страха скрыла.

Но раз ты сказал, что тебе не дожить,

То лучше, чтоб после себя не корить,

Сказать тебе коротко все, что было.

Знай же, что я дрянная жена

И стою любого худого слова.

Я вот уже год тебе не верна

И вот уже год, как люблю другого!

О, как я страдала, встречая пламя

Твоих горячих восточных глаз. -

Он молча слушал ее рассказ,

Слушал, может, последний раз,

Сухую былинку зажав зубами.

- Вот так целый год я лгала, скрывала,

Но это от страха, а не со зла.

- Скажи мне имя!..-

Она помолчала,

Потом, как ударив, имя сказала,

Лучшего друга его назвала!

Затем добавила торопливо:

- Мы улетаем на днях на юг.

Здесь трудно нам было бы жить счастливо.

Быть может, все это не так красиво,

Но он не совсем уж бесчестный друг.

Он просто не смел бы, не мог, как и я,

Выдержать, встретясь с твоими глазами.

За сына не бойся. Он едет с нами.

Теперь все заново: жизнь и семья.

Прости. Не ко времени эти слова.

Но больше не будет иного времени. -

Он слушает молча. Горит голова...

И словно бы молот стучит по темени...

- Как жаль, что тебе ничем не поможешь!

Судьба перепутала все пути.

Прощай! Не сердись и прости, если можешь!

За подлость и радость мою прости!

Полгода прошло или полчаса?

Наверно, кончились батареи.

Все дальше, все тише шумы... голоса...

Лишь сердце стучит все сильней и сильнее!

Оно грохочет и бьет в виски!

Оно полыхает огнем и ядом.

Оно разрывается на куски!

Что больше в нем: ярости или тоски?

Взвешивать поздно, да и не надо!

Обида волной заливает кровь.

Перед глазами сплошной туман.

Где дружба на свете и где любовь?

Их нету! И ветер как эхо вновь:

Их нету! Все подлость и все обман!

Ему в снегу суждено подыхать,

Как псу, коченея под стоны вьюги,

Чтоб два предателя там, на юге,

Со смехом бутылку открыв на досуге,

Могли поминки по нем справлять?!

Они совсем затиранят мальца

И будут усердствовать до конца,

Чтоб вбить ему в голову имя другого

И вырвать из памяти имя отца!

И все-таки светлая вера дана

Душонке трехлетнего пацана.

Сын слушает гул самолетов и ждет.

А он замерзает, а он не придет!

Сердце грохочет, стучит в виски,

Взведенное, словно курок нагана.

От нежности, ярости и тоски

Оно разрывается на куски.

А все-таки рано сдаваться, рано!

Эх, силы! Откуда вас взять, откуда?

Но тут ведь на карту не жизнь, а честь!

Чудо? Вы скажете, нужно чудо?

Так пусть же! Считайте, что чудо есть!

Надо любою ценой подняться

И всем существом, устремясь вперед,

Грудью от мерзлой земли оторваться,

Как самолет, что не хочет сдаваться,

А сбитый, снова идет на взлет!

Боль подступает такая, что кажется,

Замертво рухнешь назад, ничком!

И все-таки он, хрипя, поднимается.

Чудо, как видите, совершается!

Впрочем, о чуде потом, потом...

Швыряет буран ледяную соль,

Но тело горит, будто жарким летом,

Сердце колотится в горле где-то,

Багровая ярость да черная боль!

Вдали сквозь дикую карусель

Глаза мальчишки, что верно ждут,

Они большие, во всю метель,

Они, как компас, его ведут!

- Не выйдет! Неправда, не пропаду! -

Он жив. Он двигается, ползет!

Встает, качается на ходу,

Падает снова и вновь встает...

II

К полудню буран захирел и сдал.

Упал и рассыпался вдруг на части.

Упал, будто срезанный наповал,

Выпустив солнце из белой пасти.

Он сдал, в предчувствии скорой весны,

Оставив после ночной операции

На чахлых кустах клочки седины,

Как белые флаги капитуляции.

Идет на бреющем вертолет,

Ломая безмолвие тишины.

Шестой разворот, седьмой разворот,

Он ищет... ищет... и вот, и вот -

Темная точка средь белизны!

Скорее! От рева земля тряслась.

Скорее! Ну что там: зверь? Человек?

Точка качнулась, приподнялась

И рухнула снова в глубокий снег...

Все ближе, все ниже... Довольно! Стоп!

Ровно и плавно гудят машины.

И первой без лесенки прямо в сугроб

Метнулась женщина из кабины!

Припала к мужу: - Ты жив, ты жив!

Я знала... Все будет так, не иначе!..-

И, шею бережно обхватив,

Что-то шептала, смеясь и плача.

Дрожа, целовала, как в полусне,

Замерзшие руки, лицо и губы.

А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы:

- Не смей... ты сама же сказала мне..

- Молчи! Не надо! Все бред, все бред!

Какой же меркой меня ты мерил?

Как мог ты верить?! А впрочем, нет,

Какое счастье, что ты поверил!

Я знала, я знала характер твой!

Все рушилось, гибло... хоть вой, хоть реви!

И нужен был шанс, последний, любой!

А ненависть может гореть порой

Даже сильней любви!

И вот, говорю, а сама трясусь,

Играю какого-то подлеца.

И все боюсь, что сейчас сорвусь,

Что-нибудь выкрикну, разревусь,

Не выдержав до конца!

Прости же за горечь, любимый мой!

Всю жизнь за один, за один твой взгляд,

Да я, как дура, пойду за тобой,

Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад!

И были такими глаза ее,

Глаза, что любили и тосковали,

Таким они светом сейчас сияли,

Что он посмотрел в них и понял все!

И, полузамерзший, полуживой,

Он стал вдруг счастливейшим на планете.

Ненависть, как ни сильна порой,

Не самая сильная вещь на свете!

Баллада о ненависти и о любви

Метель ревет, как седой исполин,

Вторые сутки не утихая,

Ревет, как пятьсот самолетных турбин,

И нет ей, проклятой, конца и края!

Пляшет огромным белым костром,

Глушит моторы и гасит фары.

В замяти снежной аэродром,

Служебные здания и ангары.

В прокуренной комнате тусклый свет,

Вторые сутки не спит радист.

Он ловит, он слушает треск и свист,

Все ждут напряженно: жив или нет?

Радист кивает: - Пока еще да,

Но боль ему не дает распрямиться.

А он еще шутит: "Мол, вот беда

Левая плоскость моя никуда!

Скорее всего перелом ключицы..."

Где-то буран, ни огня, ни звезды

Над местом аварии самолета.

Лишь снег заметает обломков следы

Да замерзающего пилота.

Ищут тракторы день и ночь,

Да только впустую. До слез обидно.

Разве найти тут, разве помочь -

Руки в полуметре от фар не видно?

А он понимает, а он и не ждет,

Лежа в ложбинке, что станет гробом.

Трактор если даже придет,

То все равно в двух шагах пройдет

И не заметит его под сугробом.

Сейчас любая зазря операция.

И все-таки жизнь покуда слышна.

Слышна ведь его портативная рация

Чудом каким-то, но спасена.

Встать бы, но боль обжигает бок,

Теплой крови полон сапог,

Она, остывая, смерзается в лед,

Снег набивается в нос и рот.

Что перебито? Понять нельзя.

Но только не двинуться, не шагнуть!

Вот и окончен, видать, твой путь!

А где-то сынишка, жена, друзья...

Где-то комната, свет, тепло...

Не надо об этом! В глазах темнеет...

Снегом, наверно, на метр замело.

Тело сонливо деревенеет...

А в шлемофоне звучат слова:

- Алло! Ты слышишь? Держись, дружище -

Тупо кружится голова...

- Алло! Мужайся! Тебя разыщут!..

Мужайся? Да что он, пацан или трус?!

В каких ведь бывал переделках грозных.

- Спасибо... Вас понял... Пока держусь! -

А про себя добавляет: "Боюсь,

Что будет все, кажется, слишком поздно..."

Совсем чугунная голова.

Кончаются в рации батареи.

Их хватит еще на час или два.

Как бревна руки... спина немеет...

- Алло!- это, кажется, генерал.-

Держитесь, родной, вас найдут, откопают...-

Странно: слова звенят, как кристалл,

Бьются, стучат, как в броню металл,

А в мозг остывший почти не влетают...

Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле,

Как мало, наверное, необходимо:

Замерзнув вконец, оказаться в тепле,

Где доброе слово да чай на столе,

Спирта глоток да затяжка дыма...

Опять в шлемофоне шуршит тишина.

Потом сквозь метельное завыванье:

- Алло! Здесь в рубке твоя жена!

Сейчас ты услышишь ее. Вниманье!

С минуту гуденье тугой волны,

Какие-то шорохи, трески, писки,

И вдруг далекий голос жены,

До боли знакомый, до жути близкий!

- Не знаю, что делать и что сказать.

Милый, ты сам ведь отлично знаешь,

Что, если даже совсем замерзаешь,

Надо выдержать, устоять!

Хорошая, светлая, дорогая!

Ну как объяснить ей в конце концов,

Что он не нарочно же здесь погибает,

Что боль даже слабо вздохнуть мешает

И правде надо смотреть в лицо.

- Послушай! Синоптики дали ответ:

Буран окончится через сутки.

Продержишься? Да?

- К сожалению, нет...

- Как нет? Да ты не в своем рассудке!

Увы, все глуше звучат слова.

Развязка, вот она - как ни тяжко.

Живет еще только одна голова,

А тело - остывшая деревяшка.

А голос кричит: - Ты слышишь, ты слышишь?!

Держись! Часов через пять рассвет.

Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?!

Ну есть ли хоть шанс?

- К сожалению, нет...

Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет.

Как трудно последний привет послать!

И вдруг: - Раз так, я должна сказать! -

Голос резкий, нельзя узнать.

Странно. Что это может значить?

- Поверь, мне горько тебе говорить.

Еще вчера я б от страха скрыла.

Но раз ты сказал, что тебе не дожить,

То лучше, чтоб после себя не корить,

Сказать тебе коротко все, что было.

Знай же, что я дрянная жена

И стою любого худого слова.

Я вот уже год тебе не верна

И вот уже год, как люблю другого!

О, как я страдала, встречая пламя

Твоих горячих восточных глаз. -

Он молча слушал ее рассказ,

Слушал, может, последний раз,

Сухую былинку зажав зубами.

- Вот так целый год я лгала, скрывала,

Но это от страха, а не со зла.

- Скажи мне имя!..-

Она помолчала,

Потом, как ударив, имя сказала,

Лучшего друга его назвала!

Затем добавила торопливо:

- Мы улетаем на днях на юг.

Здесь трудно нам было бы жить счастливо.

Быть может, все это не так красиво,

Но он не совсем уж бесчестный друг.

Он просто не смел бы, не мог, как и я,

Выдержать, встретясь с твоими глазами.

За сына не бойся. Он едет с нами.

Теперь все заново: жизнь и семья.

Прости. Не ко времени эти слова.

Но больше не будет иного времени. -

Он слушает молча. Горит голова...

И словно бы молот стучит по темени...

- Как жаль, что тебе ничем не поможешь!

Судьба перепутала все пути.

Прощай! Не сердись и прости, если можешь!

За подлость и радость мою прости!

Полгода прошло или полчаса?

Наверно, кончились батареи.

Все дальше, все тише шумы... голоса...

Лишь сердце стучит все сильней и сильнее!

Оно грохочет и бьет в виски!

Оно полыхает огнем и ядом.

Оно разрывается на куски!

Что больше в нем: ярости или тоски?

Взвешивать поздно, да и не надо!

Обида волной заливает кровь.

Перед глазами сплошной туман.

Где дружба на свете и где любовь?

Их нету! И ветер как эхо вновь:

Их нету! Все подлость и все обман!

Ему в снегу суждено подыхать,

Как псу, коченея под стоны вьюги,

Чтоб два предателя там, на юге,

Со смехом бутылку открыв на досуге,

Могли поминки по нем справлять?!

Они совсем затиранят мальца

И будут усердствовать до конца,

Чтоб вбить ему в голову имя другого

И вырвать из памяти имя отца!

И все-таки светлая вера дана

Душонке трехлетнего пацана.

Сын слушает гул самолетов и ждет.

А он замерзает, а он не придет!

Сердце грохочет, стучит в виски,

Взведенное, словно курок нагана.

От нежности, ярости и тоски

Оно разрывается на куски.

А все-таки рано сдаваться, рано!

Эх, силы! Откуда вас взять, откуда?

Но тут ведь на карту не жизнь, а честь!

Чудо? Вы скажете, нужно чудо?

Так пусть же! Считайте, что чудо есть!

Надо любою ценой подняться

И всем существом, устремясь вперед,

Грудью от мерзлой земли оторваться,

Как самолет, что не хочет сдаваться,

А сбитый, снова идет на взлет!

Боль подступает такая, что кажется,

Замертво рухнешь назад, ничком!

И все-таки он, хрипя, поднимается.

Чудо, как видите, совершается!

Впрочем, о чуде потом, потом...

Швыряет буран ледяную соль,

Но тело горит, будто жарким летом,

Сердце колотится в горле где-то,

Багровая ярость да черная боль!

Вдали сквозь дикую карусель

Глаза мальчишки, что верно ждут,

Они большие, во всю метель,

Они, как компас, его ведут!

- Не выйдет! Неправда, не пропаду! -

Он жив. Он двигается, ползет!

Встает, качается на ходу,

Падает снова и вновь встает...

II

К полудню буран захирел и сдал.

Упал и рассыпался вдруг на части.

Упал, будто срезанный наповал,

Выпустив солнце из белой пасти.

Он сдал, в предчувствии скорой весны,

Оставив после ночной операции

На чахлых кустах клочки седины,

Как белые флаги капитуляции.

Идет на бреющем вертолет,

Ломая безмолвие тишины.

Шестой разворот, седьмой разворот,

Он ищет... ищет... и вот, и вот -

Темная точка средь белизны!

Скорее! От рева земля тряслась.

Скорее! Ну что там: зверь? Человек?

Точка качнулась, приподнялась

И рухнула снова в глубокий снег...

Все ближе, все ниже... Довольно! Стоп!

Ровно и плавно гудят машины.

И первой без лесенки прямо в сугроб

Метнулась женщина из кабины!

Припала к мужу: - Ты жив, ты жив!

Я знала... Все будет так, не иначе!..-

И, шею бережно обхватив,

Что-то шептала, смеясь и плача.

Дрожа, целовала, как в полусне,

Замерзшие руки, лицо и губы.

А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы:

- Не смей... ты сама же сказала мне..

- Молчи! Не надо! Все бред, все бред!

Какой же меркой меня ты мерил?

Как мог ты верить?! А впрочем, нет,

Какое счастье, что ты поверил!

Я знала, я знала характер твой!

Все рушилось, гибло... хоть вой, хоть реви!

И нужен был шанс, последний, любой!

А ненависть может гореть порой

Даже сильней любви!

И вот, говорю, а сама трясусь,

Играю какого-то подлеца.

И все боюсь, что сейчас сорвусь,

Что-нибудь выкрикну, разревусь,

Не выдержав до конца!

Прости же за горечь, любимый мой!

Всю жизнь за один, за один твой взгляд,

Да я, как дура, пойду за тобой,

Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад!

И были такими глаза ее,

Глаза, что любили и тосковали,

Таким они светом сейчас сияли,

Что он посмотрел в них и понял все!

И, полузамерзший, полуживой,

Он стал вдруг счастливейшим на планете.

Ненависть, как ни сильна порой,

Не самая сильная вещь на свете!

Спасибо, очень люблю поэзию Асадова и рада, что я не одна
Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • 1 год спустя...

Любите тех, кто просто рядом...

Пятница, 11 Апреля 2014 г. 22:38 + в цитатник
 

 Немного в жизни есть таких людей,
Кому доверить можно свою душу,
Кто с каждым днём надежней и родней,
И с каждым годом все сильнее нужен.

Немного тех, с кем можно быть собой
До жеста, до движения, до взгляда,
С кем каждый вдох уверенно-простой,
Лишь оттого, что этот кто-то рядом.

Немного рук, что тянутся в беде
И предложить готовы свою помощь,
Немного тех, кто помнит о тебе
И днем, и утром, и в немую полночь.

И как редки те люди, кто отдаст
Последнее, чтоб только друг не плакал,
Но вот таким Господь за всё воздаст
Когда-нибудь внезапно и с размахом!
***
Любите тех, кто просто рядом,
Кто не посмеет изменить,
Кто согревает теплым, нежным взглядом,
Кто просто помогает жить.
Важнее в жизни ведь не вид -
Обманчив часто он бывает,
Не то красиво, что блестит,
Красиво то, что согревает!
***
Стареет внешность: яркие черты
Стирает время властно и жестоко,
Тогда как у духовной красоты
Нет ни морщин, ни возраста, ни срока.

 

Эдуард Асадов  

 
 

 

Рубрики:  ПОЭЗИЯ

Метки: стихи  

  • Лайк 1
Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • 4 года спустя...

Эдуард Асадов - Баллада о друге

 

Когда я слышу о дружбе твердой,
О сердце мужественном и скромном,
Я представляю не профиль гордый,
Не парус бедствия в вихре шторма,-

Я просто вижу одно окошко
В узорах пыли или мороза
И рыжеватого щуплого Лешку -
Парнишку-наладчика с "Красной Розы"...

Дом два по Зубовскому проезду
Стоял без лепок и пышных фасадов,
И ради того, что студент Асадов
В нем жил, управдом не белил подъездов.

Ну что же - студент небольшая сошка,
Тут бог жилищный не ошибался.
Но вот для тщедушного рыжего Лешки
Я бы, наверное, постарался!

Под самой крышей, над всеми нами
Жил летчик с нелегкой судьбой своей,
С парализованными ногами,
Влюбленный в небо и голубей.

Они ему были дороже хлеба,
Всего вероятнее, потому,
Что были связными меж ним и небом
И синь высоты приносили ему.

А в доме напротив, окошко в окошко,
Меж теткой и кучей рыбацких снастей
Жил его друг - конопатый Лешка,
Красневший при девушках до ушей.

А те, на "Розе", народ языкатый.
Окружат в столовке его порой:
- Алешка, ты что же еще неженатый? -
Тот вспыхнет сразу алей заката
И брякнет: - Боюсь еще... молодой...

Шутки как шутки, и парень как парень,
Пройди - и не вспомнится никогда.
И все-таки как я ему благодарен
За что-то светлое навсегда!

Каждое утро перед работой
Он к другу бежал на его этаж,
Входил и шутя козырял пилоту:
- Лифт подан. Пожалте дышать на пляж!..

А лифта-то в доме как раз и не было.
Вот в этом и пряталась вся беда.
Лишь "бодрая юность" по лестницам бегала,
Легко, "как по нотам", туда-сюда...

А летчику просто была б хана:
Попробуй в скверик попасть к воротам!
Но лифт объявился. Не бойтесь. Вот он!
Плечи Алешкины и спина!

И бросьте дурацкие благодарности
И вздохи с неловкостью пополам!
Дружба не терпит сентиментальности,
А вы вот, спеша на работу, по крайности,
Лучше б не топали по цветам!

Итак, "лифт" подан! И вот, шагая
Медленно в утренней тишине,
Держась за перила, ступеньки считает:
Одна - вторая, одна - вторая,
Лешка с товарищем на спине...

Сто двадцать ступеней. Пять этажей.
Это любому из нас понятно.
Подобным маршрутом не раз, вероятно,
Вы шли и с гостями и без гостей.

Когда же с кладью любого сорта
Не больше пуда и то лишь раз
Случится подняться нам в дом подчас -
Мы чуть ли не мир посылаем к черту.

А тут - человек, а тут - ежедневно,
И в зной, и в холод: "Пошли, держись!"
Сто двадцать трудных, как бой, ступеней!
Сто двадцать - вверх и сто двадцать - вниз!

Вынесет друга, усадит в сквере,
Шутливо укутает потеплей,
Из клетки вытащит голубей:
- Ну все! Если что, присылай "курьера"!

"Курьер" - это кто-нибудь из ребят.
Чуть что, на фабрике объявляется:
- Алеша, Мохнач прилетел назад!
- Алеша, скорей! Гроза начинается!

А тот все знает и сам. Чутьем.
- Спасибо, курносый, ты просто гений!-
И туча не брызнет еще дождем,
А он во дворе: - Не замерз? Идем!-
И снова: ступени, ступени, ступени...

Пот градом... Перила скользят, как ужи...
На третьем чуть-чуть постоять, отдыхая.
- Алешка, брось ты!
- Сиди, не тужи!.. -
И снова ступени, как рубежи:
Одна - вторая, одна - вторая...

И так не день и не месяц только,
Так годы и годы: не три, не пять,
Трудно даже и сосчитать -
При мне только десять. А после сколько?!

Дружба, как видно, границ не знает,
Все так же упрямо стучат каблуки.
Ступеньки, ступеньки, шаги, шаги...
Одна - вторая, одна - вторая...

Ах, если вдруг сказочная рука
Сложила бы все их разом,
То лестница эта наверняка
Вершиной ушла бы за облака,
Почти не видная глазом.

И там, в космической вышине
(Представьте хоть на немножко),
С трассами спутников наравне
Стоял бы с товарищем на спине
Хороший парень Алешка!

Пускай не дарили ему цветов
И пусть не писали о нем в газете,
Да он и не ждет благодарных слов,
Он просто на помощь прийти готов,
Если плохо тебе на свете.

И если я слышу о дружбе твердой,
О сердце мужественном и скромном,
Я представляю не профиль гордый,
Не парус бедствия в вихре шторма,-

Я просто вижу одно окошко
В узорах пыли или мороза
И рыжеватого, щуплого Лешку,
Простого наладчика с "Красной Розы"...

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • 2 года спустя...
  • 5 месяцев спустя...

Создайте аккаунт или авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий

Комментарии могут оставлять только зарегистрированные пользователи

Создать аккаунт

Зарегистрировать новый аккаунт в нашем сообществе. Это несложно!

Зарегистрировать новый аккаунт

Войти

Есть аккаунт? Войти.

Войти
  • Недавно просматривали   0 пользователей

    • Ни один зарегистрированный пользователь не просматривает эту страницу.
×
×
  • Создать...